Добрый день, Леонид Юзефович!  Обещание -  написать свои воспоминания о боях ВОВ,  выполняю. Высылаю вам рассказ о двух днях из 1054 дней моего пребывания на фронте. Преамбулу  не писал, так как почти все данные содержатся в самом рассказе – единственное, не хватает,  где и в какой должности я служил. После войны я служил в Группе оккупационных войск в Германии, ЗапСибВО, ТуркВО, ракетных войсках стратегического назначения, на территории Казахстана в должностях командира батареи, заместителя командира отдельного дивизиона,  начальника корпусной артиллерийской школы сержантов, командира артиллерийского и ракетного дивизиона, начальника штаба ракетного полка и начальника штаба ракетной бригады стратегического  назначения.

У нас особых новостей нет. Война в Ираке, к счастью, нас обошла стороной, но у нас есть под боком (в южном Ливане) - террористическая организация «Хизбала», которая обстреливает катюшами и ракетами наш город почти через каждые несколько дней, а то и  чаще. Нас они держат всегда в «боевой готовности», хотя за все эти годы мы с Розой  во времена обстрелов ни разу не заходили в убежище, которое находится рядом с домом.

Здоровье, конечно же, хуже, чем было, но лучше, чем будет...  9 мая собрали всех родственников и под фаршированную рыбу и фронтовые сто грамм вспомнили свою боевую молодость. Пишите, ждем.

Обнимаю и целую, Анатолий.

  Мне почти исполнилось 80 лет. По всем меркам - довольно солидный возраст, но, несмотря на все сложности и трудности, жизнь в любом возрасте прекрасна –  в детстве,  в юности, в зрелом и в среднем возрасте, и даже в почтенном или, как говорят, в золотом. Каждый возраст имеет свои неповторимые особенности, в силу которых человеку хочется и дальше жить, не зависимо от прошлых лет.

Я все чаще вспоминаю свою юность. И не только потому,  что это - самая лучшая  пора в жизни каждого человека. И не только потому, что это бесшабашное время я провел в окопах под вой бомб, снарядов и мин, под свист пуль и осколков, под музыку артиллерийской и авиационной канонады. И не только потому, что мне не пришлось испытать в то далекое время прелести простой  человеческой жизни, а еще и потому, что я свою молодость  прожил не так, как мне хотелось бы сейчас, с учетом своего жизненного опыта.

Родился я  20 ноября 1923 года в городском поселке Турове Гомельской области (бывшей Полесской области), в Белоруссии, в бедной, но очень религиозной семье. До войны  никуда из Турова не выезжал -   не видел «живого» паровоза,  не одевал новых брюк, не касался девичьих губ…

18 июня 1941 года отшумел выпускной бал, и никто в тот счастливый веселый вечер не знал, да и не мог знать, что через 4 дня начнется длительная и кровопролитная война.

С 22 на 23 июня немецкая авиация уже бомбила Туровскую нефтебазу, а 5 июля по приказу райвоенкомата мы, призывники, покинули Туров. На вопрос, куда нам идти, в военкомате ответили: «На восток!»

В сентябре 1941 года я оказался в Сталинградской области а уже в октябре  написал райвоенкому заявление с просьбой отправить меня добровольцем на фронт. Отчетливо помню его резолюцию: «Когда нужно будет, тогда и призовем!» Таков был его ответ. Мне осталось лишь ждать того момента, когда я буду нужен…

9 декабря 1941 года без всяких медицинских  комиссий и экзаменов меня направили на учебу во 2-е Ростовское артиллерийское противотанковое училище. А через 4-5 месяцев, в мае 1942 года, после окончания ускоренного курса военного училища, в воинском звании лейтенанта, в свои 18,5 лет я попал  на фронт в район города Красный Луч Луганской области (рубеж реки Миус).

Так я стал - против своей воли - офицером Советской Армии, в которой  прослужил 30 лет.

4 июля 1942 года я участвовал в первом бою. Многие участники войны с удовольствием вспоминают свой первый бой, рассказывая доверчивым слушателям, обычно учащимся средних школ, молодым офицерам и солдатам, что уже в первом бою они становились чуть ли не героями.

Я не люблю вспоминать свой первый бой, хотя до сих пор отчетливо его помню. Было раннее утро. Солнце лениво поднималось из-за горизонта. И вдруг неожиданно начался артиллерийский налет противника, а через 20 минут наблюдатель у третьего орудия, где находился и я, крикнул: «Немецкая пехота и танки!» Личный состав быстро выбежал из блиндажей, расчеты заняли свои места у орудий и тут же открыли огонь. Выстрелы наших орудий, разрывы немецких снарядов и мин, свист пуль и осколков – все смешалось в непрерывный, для новичка шум и грохот. Мне казалось, что земля «ходит» под ногами, что разрывы снарядов и мин накрыли наши огневые позиции. Это был неописуемый кромешный ад, в котором мне, уже побывавшему  под бомбежкой в районе Киева и несколько раз под артобстрелом (да и в действующей армии я был уже не первый день),  все равно казалось, что наша жизнь на этом кончается и живыми никому из этого пекла не выйти. Не помню, пытался ли я в какой-то мере командовать взводом или нет. Этот бой был скоротечным:  длился не более 40 минут, но мне казалось, что прошла целая вечность. Общими усилиями атака немцев была отбита, но в этом не было моей заслуги. Командиры орудий действовали смело и грамотно и на меня не обращали никакого внимания.

А вообще-то мне повезло: мой взвод состоял из солдат и сержантов рождения 1898-1905 годов, имевших не только большой жизненный, но боевой опыт, так как все они участвовали в боях с октября 1941 года - с того момента, когда наша дивизия приняла свой первый бой под городом Донецком.

Мне никогда не забыть командиров орудий:  донецкого шахтера Павла Ивановича Скрягу и сибиряка Михаила Николаевича Кутьина, наводчиков Андрея Степановича Гвоздева и Николая Ивановича Третьяка, заряжающих: украинца Степана Григорьевича Кубатько (это он на реке Одер во время артналета своим телом накрыл меня, сам погиб, а мне спас жизнь) и татарина Мажида Хасановича Нафикова. Именно они решили исход моего первого боя в нашу пользу.

Не могу не вспомнить, как однажды, это было еще в Донбассе, подошел ко мне солдат из моего взвода и пожаловался, что его товарищ взял у него котелок  и не отдает. Не помню, что я ему ответил, но в душе подумал: «Ведь он мне в отцы годится, а пришел ко мне, сыну, жаловаться». Гораздо позже я понял, что он пришел ко мне, как к своему командиру, которому доверили, не смотря на молодость, вести их в бой. Это  я отвечал не только за его солдатский котелок, но и за их жизнь, являлся для них и старшим по званию, и отцом, и судьей.

После первого боя я сделал для себя единственный и, как потом оказалось, правильный вывод: надо в первую очередь одержать победу надо собой, перебороть себя и никогда не впадать в панику, а главное – пересилить страх смерти. Это ко мне пришло не сразу, а многим так и не удалось перебороть себя.  Как правило, они погибали.

Война продолжалась… Шел 1943 год. На сей раз мои огневые позиции размещались на высоте 121,4 в районе города Крымска, на Кубани, на так называемой  «Голубой линии». Был довольно жаркий день, и ничто как будто не предвещало беды. Однако во второй половине дня в стане противника послышался шум   танковых моторов, а через 30 минут после короткой, но мощной артиллерийской подготовки немцы, при поддержке танков, пошли на штурм высоты. Пехота не выдержала натиска танков и отступила. Мы оказались, как не раз бывало и раньше, одни перед лицом атакующей немецкой пехоты и танков. Тогда еще не было коммутаторов, и разговор любого начальника мог слушать каждый человек, чей телефон был подключен к линии. Помню, как командир полка подполковник Бондаренко, очевидно, не зная, что наша пехота отошла, приказывает командиру батальона капитану Дехтяреву: «Высоту 121,4 немцам не сдавать, танки пропустить в тыл – я их здесь встречу!»

Впервые за войну я услышал волевую, уверенную команду  командира полка. Это и нам придало уверенности и новые силы. Как всегда в трудную минуту, я сам встал за наводчика и уничтожил два танка.

Кто не был на фронте и не стрелял прямой наводкой по немецким танкам, не может представить себе, какой силой воли, смелостью и мастерством должен обладать личный состав боевого расчета, чтобы выйти победителем в этом нелегком и рискованном «соревновании». Кто не стрелял прямой наводкой, не может понять радости  личного состава расчета, наблюдающего, как горят подбитые ими вражеские танки.

Вместе с другими орудийными расчетами  и возвратившейся пехотой мы отразили атаку немцев. Высота осталась нашей, хотя бой за нее не утихал до самой ночи – еще не одну атаку нам пришлось отразить, чтобы ее удержать.  Впоследствии эту высоту - 121,4 - стали называть «Высотой Героев» - на всех топографических картах она так и обозначена.

За бой на «Высоте Героев», за отражение танковых атак немцев, за лично уничтоженные два танка противника я был награжден своим первым орденом Красного Знамени.

В 1982 году мы с однополчанами ездили по местам боев, конечно же, побывали и на «Высоте Героев». У ее подножия вышли из машин и пошли пешком к 12-метровой статуе солдата с автоматом в руках, рядом с которой горел вечный огонь. Сердце билось учащенно, а ноги подкашивались, не хотели идти. С нами были  райвоенком и заместитель председателя райисполкома.  На глазах невольно появились  слезы… Но вспомнив те тяжелые и непрерывные бои на этой высоте, я сам себе почти вслух сказал: «Разве 39 лет тому назад, в этот же день, 25 июля, когда мы отражали  очередную танковую атаку немцев, было легче? Но ты ведь выдержал, лейтенант Зарецкий, а сейчас, полковник Зарецкий, не можешь владеть собой? Вперед!»  Пришло второе дыхание, стало легче, а главное, я успокоился и уверенно зашагал к памятнику.

На «Высоте Героев» стояла не только скульптура солдата с автоматом и горел вечный огонь. Это был целый комплекс, символизирующий единство действий пехотинцев и артиллеристов, танкистов и авиаторов. Здесь, на постаментах, и застыли два танка Т-34, два 76-миллиметровых орудия и два самолета-истребителя.

Из 1418 дней и ночей Великой Отечественной войны я прошел в боевых порядках стрелкового полка, поддерживая пехоту огнем и колесами своих орудий 1054 дней и ночей. Я понял,  что значит отбивать танковые и психические атаки немцев. Узнал горечь отступления и радость побед. Был контужен (январь 1944 г. Керченский плацдарм три кургана), но не оставил свои огневые позиции. Был ранен (31 января 1945 года при переходе немецкой границы, в районе населенного пункта Скампе), но из медсанбата сбежал и до сих пор ношу осколок немецкой мины в области правого глаза. Я оказался среди тех хранимых судьбой двух из каждых ста солдат-фронтовиков 1923 года рождения, которые остались в живых. А хранили меня, конечно же, святые души моей матери, сожженной живьем в синагоге, и расстрелянного немцами отца.

Иначе чем объяснить, эти случаи?

От Донбасса до кавказских гор (1942 год) я со своим взводом и ротой пехоты оставался всегда по приказу командира батареи на прикрытие отхода нашего стрелкового полка. В отдаваемом приказе на прикрытие отхода полка указывалось, на сколько часов мы обязаны задержать наступление немцев, пока наш полк  уйдет на определенное расстояние. Практически мы были смертниками в полном смысле этого слова, но я остался жив и невредим, притом приказ был всегда выполнен.

- Под Новороссийском (1942 год) рядом стоявший со мной командир соседней батареи осколком разорвавшегося снаряда был смертельно ранен, а я остался невредим.

- На хуторе Крольчатник (1943 г., Кубань) при налете авиации я укрылся в окопе, который находился в углу пустующего дома. Немецкая бомба попала в угол дома, где я сидел в окопе, но не разорвалась.

- Мы шли с командиром батареи капитаном Будко в артиллерийскую мастерскую, чтобы узнать, когда будет отремонтировано наше орудие (станица Крымская, в 5-6 километрах от переднего края. 1943 год). Осколком случайно разорвавшегося снаряда капитан был ранен в шею. Я ему оказал первую медицинскую помощь, но пока  его тащил в медсанчасть, он скончался. Я и на этот раз избежал смерти.

- В июле 1943 года после долгих и неудачных боев наш полк отвели в ближайший тыл на отдых и пополнение. Это было в красивом  лесу, который почему-то называли красным лесом. Мы из солдатских палаток сделали общую палатку, но на всякий случай вырыли окопы. Ночью полетели немецкие самолеты и сбросили на расположение нашего полка «чемоданы» с противопехотными минами. Я лежал в палатке крайним.  Одна мина разорвалась буквально в 30 см от моей головы. Каска, бинокль, полотенце, которые ординарец  положил в изголовье, были изрешечены. Я же остался невредим, хотя все, кто на утро осматривали палатку, говорили, что человек, который здесь лежал, не мог остаться в живых.

- При прорыве обороны немцев на реке Висле (12.01.45 г.) во время нашей артиллерийской  подготовки меня вызвали на НП батальона. И несколько десятков минут было достаточно, чтобы огневые позиции моего взвода попали под мощный артиллерийский налет. В результате этого  90 процентов личного состава взвода, солдат и сержантов, прошедших почти  четыре года по нелегким фронтовым дорогам, были убиты и ранены. А я избежал «случайно» этой участи.

И таких случаев в моей фронтовой жизни было довольно много.

Я всю войну провоевал в 694 стрелковом Севастопольском полку, 383 стрелковой, Шахтерской, Краснознаменной, Ордена Суворова 2-й степени, Феодосийско-Бранденбургской дивизии, и все в полку считали, что Зарецкого ни снаряды, ни пули не берут… А когда я был ранен, то многие говорили: «Если уж Зарецкого ранило, то добра нам не ждать…»

В полку, да и в дивизии, уже не было интендантов, которые бы больше меня воевали без ранений, хотя в атаки они не ходили и прямой наводкой не стреляли. В своей батарее я пережил двух командиров батарей и трех командиров взводов. Чтобы как-то меня поощрить, командир полка приказал парткому (и такой по штату был в полку) из солдатской шинели больших размеров сшить мне офицерскую шинель. Кто был на фронте, помнит, что все офицеры носили солдатские шинели.

Войну я начал командиром взвода 76 мм батареи стрелкового полка, и в этой же должности ее закончил. Неоднократно мне предлагали повышение по службе, но я всегда от этого настойчиво отказывался и по очень простой причине: к фашистам у меня был особый счет. Я обязан был рассчитаться с ними за невинно расстрелянного отца, за мученическую    смерть матери, за гибель на фронтах своих братьев и родственников, друзей и товарищей, за мою поруганную Родину. Счет большой, и  не рассчитаться по нему я не имел права – это было в то далекое фронтовое время смыслом и целью всей моей жизни. И только будучи командиром взвода на прямой наводке в стрелковом полку, когда я мог лично стрелять за наводчика орудия, я наблюдал в панораму орудия, как после моих метких выстрелов  горят немецкие танки. Замертво падала ненавистная саранча – и я получал истинное удовольствие… Только так я мог погасить счет, выставленный мною немецко-фашистским захватчикам.

Восемь лично мною за наводчика уничтоженных немецких танков, десятки пулеметов, минометов, орудий и дзотов, сотни немецких солдат и офицеров своей жизнью заплатили сполна по моему предъявленному счету, что в какой-то мере компенсировало  мои безвозвратные потери в этой чудовищной войне.

Вот почему я воевал всю войну командиром взвода 76 миллиметровых орудий стрелкового полка.

Мне выпала большая честь, и я этим очень горжусь, что в трудную годину Родина доверила мне, простому еврейскому пареньку из глуши Белорусского Полесья с оружием в руках защищать ее. Я оправдал это высокое доверие. До сих пор не верится, что человек способен перенести такие лишения, трудности и тяготы, смотреть годами - каждый день, час, каждую минуту смерти в глаза и остаться живым.

Я участвовал в боях за Украину, Кавказ. Кубань, Тамань, высаживался морским десантом в Керчь и Севастополь, участвовал в освобождении Варшавы и взятии Берлина.

Награжден 28 орденами и медалями, в том числе имею два ордена Красного Знамени, три ордена Отечественной войны I и II степеней, орден Красной Звезды, две медали «За боевые заслуги», польскую и американскую медали и 128 других.

Я горжусь, что был солдатом Великой Отечественной войны, достойно ее прошел и остался человеком.

…Оглядываясь сегодня с высоты прожитых лет на свою жизнь, я пришел к выводу, что человек должен уметь своевременно остановиться, отдышаться после быстрого бега и, не смотря ни на что, иметь силу воли: заставить себя не переходить опасный рубеж и своевременно уйти… Лично я не могу похвастаться, что у меня хватило мудрости, знаний и настойчивости, чтобы придерживаться этих принципов. Судьбе было угодно преподнести мне в жизни столько горя, тяжелых испытаний и неудач, что их вполне хватило бы на целую роту.

Как всякий человек, я ошибался, совершал необдуманные поступки, в которых глубоко раскаиваюсь.

Я никогда не жалел, что мне  пришлось жить  в такое сложное  и непредсказуемое время. Да, было и отвратительно, и тяжело, и тоскливо, но было и прекрасно,  и вдохновенно.

Время нельзя остановить даже на миг, но замедлить его стремительный бег надо и, наверное, возможно. Мне так и хочется крикнуть: «Эй, ямщик, не гони лошадей – нам некуда больше спешить!»

г. Кириат - Шмока

Израиль.