Кабдрахман Наурызбаев

Представлять широкой публике фронтовика-орденоносца, поэта божьей милостью и просто блистательную личность, коей является Александр Иванович Белоцерковский, и легко, и трудно. Легко потому, что он, как истинно русский человек, широк душой и щедр, доступен, готов по первому зову прийти на помощь, поддержать в трудную минуту словом и делом. Трудно потому, что доступность и простота у Александра Ивановича кажущиеся – как и любая крупная личность, знающая цену себе и другим, знающийся с самыми известными людьми как в Казахстане, так и далеко за его пределами, он никогда не допустит панибратского отношения к себе, этакого высокомерного похлопывания по плечу. И зная такие качества старшего собрата по перу, остерегаюсь ненароком сказать что-то лишнее или, хуже того, не досказать. Есть люди, и к великому счастью их немало, встречаясь с которыми, сразу ощущаешь их магическое воздействие на себе, а если точ­нее, их добрую, волшебную магию. Смотришь на них и не только видишь, а каким-то глубин­ным подсознанием чувствуешь, что перед то­бой настоящая личность. Еще подсознательно возникает ощущение, что перед тобой огром­ная каменная глыба, горная вершина. Именно таким я увидел Александра Ивановича в начале 80-х годов прошлого столетия, когда он был первым заместителем директора Казахского информационного агентства (КазТАГ). Тогда, помнится, не покидало ощущение, что ко мне и только ко мне столь внимателен и доброжела­телен этот в высшей степени добрый и щедрый человек. И лишь потом, годы спустя, понял, что это его человеческая суть, его неистребимая внутренняя потребность помогать тем, кто же­лает хоть на ступеньку, на полступеньки хочет шагнуть вверх по лесенке самоусовершенствования. И большая, непреходящая заслуга этого человека в том, что он мне, как и многим другим, нараспашку открыл двери в боль­шую журналистику, требуя взамен лишь од­ного – обязательной постоянной работы над собой, стремления не останавливаться на достигнутом.

В центральном офисе КазТАГ, который тогда находился в Алматы на углу проспекта Коммунистический (Абылайхана) и улицы Го­голя, на почетном месте висели портреты участников Великой Отечественной войны. И среди них портрет Александра Ивановича. До сих пор удивляюсь, что не обращал на это особого внимания: висит да и висит – и что в этом такого. Может, оттого, что и мой отец был на той страшной войне, прошел ее  огненными дорогами и победителем вер­нулся домой. Привычным было для нас, что наши отцы – победители, воевали. При­вычным было и то, что никогда не кичились  они этим, не рассказывали о пережитом. С  высоты прожитого понимаешь, почему они так делали – слишком это страшное и тяжкое занятие воевать, видеть, как гибнут твои  товарищи, как корчится и заходит в крике от  невыносимой боли твой сосед по окопу, получивший тяжелую рану.

   Так и Александр Иванович. Он ничего и никогда нам не рассказывал, да и сейчас этим не балует. Как удастся с ним встретить­ся в его уютной алматинской квартире, боль­шую часть времени посвятит расспросам о семье, детях, житие-бытие в наше нелегкое рыночное время. А ведь многое мог бы рассказать. Рассказать о том, как в 1945 году, в разгар боев за Берлин, 19-летний старший сержант Александр Белоцерковский заме­нил выбывшего из строя командира взвода. Именно ему доверил взвод командир 2-го дивизиона 350-го легкого артиллерийского полка 1-го Белорусского фронта, хотя были и постарше, и пороха побольше понюхавшие удальцы. Может, оттого, что на войне испы­тания выворачивают любого человека наи­знанку и виден он всем своим нутром, всей своей сутью, какой бы она ни была.

Или был случай. В том же поверженном Берлине. 2 мая 1945 года. Молоденького стар­шего сержанта Александра Белоцерковского включают в состав трех советских парламентеров, которые должны были войти в огромный бетонированный комплекс в районе Тиргартен-парка. Бушует огненное пламя. От разрывов снарядов земля ходит ходуном. Свинцовый дождь хлещет сильнее любого ливня. Хлещет и разит наповал. Враг обречен, но он не сдается. И тогда командование принимает  решение: послать парламентеров, дабы избежать бессмысленных потерь. И среди троих, кто должен призвать врага остановить бессмысленную взаимную бойню и сдаться на милость победителям, был Александр Белоцерковский. Таких эпизодов в его боевой биографии  были десятки, но не любит о них распространяться наш учитель и старший собрат по перу.

После демобилизации, а случилось это лишь в 1950 году, он вернулся в родные края, поступил на факультет журналистики Казахского государственного университета. А начал он работать корреспондентом в Талдыкорганской областной газете «Семиреченская правда». Потом пойдут ступени роста – заведующий отделом в «Казахстанской правде», главный редактор Шымкентской областной газеты «Южный Казахстан», первый заместитель директора Казахского информационного агентства… Выйдя на заслуженный отдых, Александр Иванович не смог долго усидеть без дела – еще немало лет потрудился на ниве журналистики, являясь редактором отдела в одном из «толстых» республиканских журналов.

Все эти годы его пламенной страстью была и остается поэзия. Стихи он начал писать, учась во втором классе. И с тех пор не отпускает его Муза.

Унтер ден Линден

Унтер ден Линден –

Такая красивая улица,

Унтер ден Линден –

Такой шикарный проспект.

Каждое окно

В меня целится,

Хмурится:

Как ты попал сюда,

Азиатский полубрюнет?

Унтер ден Линден.

Купаются в солнце

каштаны,

Благоухают липы и сирень.

Блестящий проспект

Целится в капитана,

В русского парня –

Пилотка набекрень.

Он от самой Москвы

Шел,

 врага

проклиная.

И до Победы – вот он,

Какой-то шаг.

Мучается в родах

Радость хмельная:

Вышел живым он

Из тысячи передряг.

Унтер ден Линден –

Каждое здание –

крепость;

Каждому хочется

Рвать сирени и жить.

Целится унтер,

На лоб надвинув кепи,

Защищая последние

рубежи.

Целится рыжий

Парень

в чужого шатена.

Он обречен,

Но он тоже – стойкий

солдат.

Унтер не трус,

Он себе знает цену:

Никто никогда

Не видел унтера зад.

Он только пятится

И здесь,

у крыш рейхстага,

Русскому парню

Даст он последний бой.

Увлеченный

Безысходностью и отвагой,

Пришлого парня

В поднебесье возьмет он

с собой.

Два выстрела в мгновенье

Слились в один выстрел.

Две жизни умчались

В мгновенье

В мир

Иной.

Рыжий унтер

На последнем рубеже

выстоял.

Русский капитан

Покончил с войной.

Унтер ден Линден –

Такая длинная улица.

Так много капитанов –

И все – головою

вперед –

Нашли здесь последний 

приют.

Теперь им уже не

проснуться.

За нас, за живых, они

Отдали

свой

живот.

Отдали, не раздумывая,

Самое драгоценное,

Самое дорогое,

Завещанное судьбой,

Потомки Невского и

Кутузова,

Чокана и Авиценны…

Шел на Унтер ден Линден

Последний жестокий бой…

Унтер ден Линден.

Вновь майское утро.

А они не расходятся,

Вспоминают они.

Сын капитана

И сын рыжего унтера,

Незабываемые

Для планеты дни.

Прошлого не вернуть –

Свидетельствуют живые.

Вписан в историю

Бескомпромиссный бой…

Но до сих пор

Рыдает святая Мария

И ничего

Не может поделать с собой.

Пьют одногодки

Под майскими липами

пиво.

Смотрят друг другу в

глаза,

Смотрит на прусса русс.

А с голубых небес

Глядят на дивное диво

Унтер и капитан –

Сама затаенная грусть.

Поднять в атаку

Чтобы цепь поднялась в атаку,

Надо встать и крикнуть: «За мной!»

Зная, что встанет теперь не всякий:

Кто-то ушел уже в мир иной.

Кто-то убит, а кто-то ранен,

Кто-то от страха не может встать.

Не надо брани на поле брани –

В мгновенье каждого надо понять.

Пусть половина пойдет за тобою

И ворвется в траншею врага –

Все остальное – уже после боя:

Раны считать и былину слагать!

Только про труса в былине – не очень:

В новой атаке он будет с тобой...

В первом бою робел, между прочим,

Не один настоящий Герой!

Дойти до Дома –

Я на большее не претендую,

Всем доволен, что мне далось.

Шел в атаку напропалую

И надеялся на «авось»!          

Я на многое не рассчитывал –

Хватит мне и того, что есть.

Материнскою жил молитвою –

И покуда не вышел весь!

Похоронен был я не однажды.

Воскресал не однажды я.

Все живое судьбы такой жаждет –

Продолжения бытия!          

Я желаю всему живому         

Оставаться самим собой,       

И Солдату – дойти до Дома,

Поднимаясь в Последний Бой!

Атака

Нас бросает  вперед командирская воля.

Позади  – незабвенный Отечества дым...

Кто сегодня умрет на ромашковом поле,

Тот навеки останется молодым.

Лучше первым подняться, погибнуть первым,

Чем последним в атаке последней упасть:

У последнего не выдерживают нервы

И порой над собою теряет он власть.

Лучше первым упасть, чтоб конца не увидеть:

Даже если будет хороший конец,

Даже если один из атаки выйдет,

Даже если посчастливится мне.

Лучше первым упасть подбитой птицей

И в отчаяньи шар земной обнять.

Лучше в диком рывке навеки забыться,

Чем потом этот ад всю жизнь вспоминать.

Побори в себе минутную слабость,

Оторвись от земли – и вперед! Вперед!..

Мне от пули вражьей упасть пора бы,

Да от злобы заело чужой пулемет...

Все повторяется

Любовь молчит, когда гремят орудия.

Кричат уста, когда идет война.

Богов берет себе противник в судьи:

Врагу победа над врагом нужна.

Но вот все стихло. Пересчитали раны.

Солдата снова в плен берет Любовь.

Рожают матери героев славы бранной –

Злодею снится вновь чужая кровь...