Вопрос-уточнение, вынуждающий меня вторично взять слово в дискуссии на тему «Что с нами происходит?», звучит коротко: «А что нам надо?» Мы что, уже всему свету поклялись, что приняли все радикальные условия глобализации, включая распадающуюся мощь национальных правительств? Мы что, подписали все договорённости со всеми, что будем как все? Или у нас ещё есть время подискутировать?
Феликс Разумовский в точёной, кристальной статье («Модернизация с кнутом и без», № 22–23) подчёркивает необходимость сохранения русского мира – ради продолжения исторического творчества в частности. Согласна. Вопрос: кому нужен русский мир?
Осмелюсь ответить нескромно и категорично: русский мир, что ни подразумевай под ним, нужен мне. Осмелюсь, поскольку в действующий сценарий глобализации никакой национальный мир не вписан – ни русский, ни французский, ни каковский ещё. Напротив, глобальная цивилизация подразумевает эрозию старых иерархий, стандартизацию, пересмотр природы человеческих действий, окончание исторической востребованности нации-государства и прочее – специалисты в курсе, остальные чуют угрозу надпочечниками, выбрызгивающими гормон тревоги.
У нынешнего кризиса идентичности, охватившего культурные страны, масштаб вселенский. «Ты кто?» – «А кто его знает…»; «Да как же так? Вот я – чироки, он – бавенда». – «А я – пассажир, землянин…»; «Да ясно, все мы земляне, но ты-то кто?»
Дети, выкручиваясь, могут назвать своё имя, но и они чувствуют разницу между кто ты и как тебя зовут, а взрослым не каждый день везёт ответить «Я-то? Да Пушкин я!», «Рахманинов», «Иоанн Кронштадтский»…
Психически здоровому человеку нет нужды фантазировать «я – чироки», если родился в Рязани. Рязанцу легче ответить «русский», даже если он вдруг действительно какой-нибудь чироки по прабабушке. Но доказательств русскости у современного рязанца, воронежца, урюпинца никаких. В паспорте гражданина РФ нет определяющего слова; в прессе – запоздалые эмоции типа «нас оставили без национальности, караул!»; в политике – вяло-скептичный поиск национальной идеи, пытающейся родиться, как Афина, из головы, без мистической пуповины. А в России не следует рождать судьбоносные идеи без мистики. Добром не кончится.
Я лично никому в мире не обещала быть как все, а я со всех сторон во всех обозримых коленах – русская. В необозримых коленах это не имеет никакого значения, поскольку русский, как и еврей, это, во-первых, род богословия, а в-десятых, – генетическая программа.
Так вот, я не принимаю стандартизацию а-ля барби. Как изрядный знаток блинов и борщей, я не принимаю макдоналдс. Как внучка двух ветеранов Великой Отечественной войны, я готова драться за своих: на всякий случай у меня с детства разряд по стрельбе. Как православная, я уважаю инаковерующих, моих дорогих соседей по стране. Как русскоязычный литератор, я не без юмора смотрю, как задыхается от массовки наше ТВ. Недавно руководитель крупного телеканала сказанул правду: «Современное российское телевидение – это обращение к психофизиологии человека с коммерческими целями». Честный мужик. Жму руку.
Как мать русского дитяти, я поощряю полиглотские замашки ребёнка: ну нравится моей левше писать на стене китайские иероглифы, параллельно болтая с подругой по-английски. Мне легко видеть и слушать всё это, поскольку в детстве я столько раз пропела ей «Люли-люли, стояла, белая-кудрявая стояла…», что с гарантией закодировала от пиетета к бла-бла-бла. Не нравится мне заморское бла.

МАНЕРЫ ПРЕДКОВ
Словом, у меня нет проблем с самоидентификацией, и даже 1991–1993 годы не смогли её попортить, хотя известные события протекали у меня дома в прямом смысле слова: на Пресне. Кроме того, в те славные времена меня занесло в Белый дом на роль парламентского корреспондента газеты, что неизгладимо и неповторимо. Владею дивным архивом.
Умные, глупые, нервные, спокойные, все – и политики, и журналисты – тогда наговорили столько, что сейчас даже не верится. Но не стоит судить строго. Не надо.
С точки зрения здравого смысла Россия действительно невозможна и неуместна. Но она есть, и рациональному миру придётся так и остаться при своих недоумениях. Пусть умный мир, например, считает Россию золотой пряжкой на глобальном халате, который без пряжки немедленно развалится. Подарим миру образ пряжки.
За двадцать лет непрерывного реформирования России не было ни дня, чтобы кто-нибудь не предупреждал кого-нибудь о грядущей или наступившей катастрофе как о результате преобразований по принятому, хоть и насильственно, сценарию.
Забавно: в результате самыми пострадавшими оказались так называемые олигархи, с их родными и близкими. Жить под охраной, за гламурным забором, каждый день изобретая, куда деньги девать, – кошмар какой-то… Зачем поверили дедушке Ельцину, объявившему вслед за Франсуа Гизо – «Обогащайтесь!»? Вот что теперь делать? Ещё одну яхту покупать?
Я полагаю, что размашистые манеры наших предков, бескровно заселивших уникальное пространство, никогда не будут поняты и приняты другими. Хотя бы потому, что по итогам исторического творчества ни у кого такой земли нет и никогда не будет. Никаким умом действительно нельзя понять, зачем этим трудновоспитуемым лентяям Бог отвёл столько места – больше, чем всем иным избранным народам, вместе взятым.
Кроме того, мы – белые европеоиды, а мозги у нас, с их глобализаторской точки зрения, странные, недолиберальные.
Мы загадочные, что многократно подчёркивал, например, великий афорист У. Черчилль, а разгадку мы заначили на дне воды, в подвалах тайного сооружения Китеж, и нам нравится дразнить остальных непредсказуемостью. И ведь никто из них не знает, что будет, когда поднимется Китеж!
Нас невозможно понять даже с помощью Достоевского, текстами которого просвещённая Кондолиза Райс, по сообщениям их прессы, открывала наивному президенту Бушу секреты русской души.
Нас по определению никогда никто не поймёт вполне, ни на Западе, ни на Востоке. И пусть. Не следует навязываться. Одна из наших задач – сохранить наше пространство, с его кириллической матрицей, не позволив занять его другим.
Давайте объявим тысячелетие национальной прижимистости! Не отдадим ни буквы, ни пяди, даже если кому-то кажется, что хозяйствуем мы плохо. (Слово «прижимистость» труднопереводимо, поэтому берите всё вплоть до «жадности».)
Россию нельзя трогать. Опасно. В случае расчленения, упаси Господь, на ещё одно содружество независимых от головы рук придёт сказанное Иваном Ильиным:
«Беседуя с иностранцами о России, каждый верный русский патриот должен разъяснить им, что Россия есть не случайное нагромождение территорий и племён и не искусственно слаженный «механизм» «областей», но живой, исторически выросший и культурно оправдавшийся ОРГАНИЗМ, не подлежащий произвольному расчленению. Этот организм есть географическое единство, части которого связаны хозяйственным взаимопитанием; этот организм есть духовное, языковое и культурное единство, исторически связавшее русский народ с его национально младшими братьями духовным взаимопитанием; он есть государственное и стратегическое единство, доказавшее миру свою волю и свою способность к самообороне; он есть сущий оплот европейски-азиатского, а потому и вселенского мира и равновесия. Расчленение его явилось бы невиданной ещё в истории политической авантюрой, гибельные последствия которой человечество понесло бы на долгие времена» (из статьи «Что сулит миру расчленение России»).

ЖИТЬ ПО-РУССКИ
Мечта об усилении собственного, если угодно, самодеятельного, неторопливого и благотворного воздействия на собственную жизнь со времён Обломова туманила мозги несбыточностью, уступала напору, хваткости, радикализму. Но сегодня мечта и практика культурно-исторического творчества, похоже, получают статус рецепта жизни: раз уж заговорили об этом насельники всех политических флангов, значит, чем-то прижало даже самых модернизированных.
Интеллектуальные мужи, истомлённые попытками соединить глобализацию с национальными порывами, кажется, понимают потихоньку, что тут – антиномия. Компромисс между глобальным и национальным найти сейчас так же трудно, как, например, убедить искренне верующих в эволюционном происхождении человека от простейших.
Проблема России не имеет решения в лексико-семантических рамках мировой модернизации. Кому надо поискать другие рамки, пусть ищут, только тихо, без бла-бла-бла.
Пока суд да дело, вношу четыре предложения: 1) Год русского языка продлить на века, 2) войти в ЮНЕСКО с предложением пополнить список чудес света ещё одной единицей хранения: государственная граница России. Пусть весь остальной мир, считающий себя культурным и по реестру сберегающий ценности человечества, охраняет наше чудо вместе с нами, но со своей стороны. 3) Простить российским младореформаторам их горячечный большевизм начала 90-х и прекратить все дискуссии, так ли надо было, через колено-то, или можно было помягче.
Не могли они помягче, даже в голову не брали мягкость, откуда! Начиная с середины 1980-х русский мир был приостановлен, озадачен и пришиблен великолепно проведённой психотехнической акцией: вливание народу жгучего комплекса исторической вины. А раз виноват – оправдывайся, а если оправдываешься, значит, виноват.
Четвёртое деловое предложение: начинаем новый сезон жить по-русски. Отношений не выясняем, прекращаем интерпретировать историю с точки зрения нашкодивших щенят, любим друг друга – всё делаем для восстановления мира человеческой близости. И даже если немного перестараемся – это ничего. От любви ещё никто не умирал. А кто ещё раз прилюдно скажет, что российская история ему хоть чем-то не нравится, – приостановка гражданства. Без бла-бла.

Елена ЧЕРНИКОВА, писатель, автор и ведущая программы «Русский университет» на «Народном радио»