Совет ОРАЛБАЕВ

 Трудовая биография С. О. Оралбаева связана с работой с людьми. После окончания КазГУ он работал учителем, директором средней школы, в комсомольских и партийных органах. Ровно 25 лет его жизни связаны с Алматинском обкоме профсоюза работников образования и науки.    

 1-го сентября 1941 года я стал учеником первого класса семилетней школы им. Молотова  села Баканас – райцентра Балхашского района Алматинской области (средних школ в районе тогда не было). В том году в школах начали обучать по кириллице, а пользовались мы в основном учебниками, написанными латинским шрифтом.

Наша семья тогда жила рядом с райвоенкоматом. Все чаще и чаще из военкомата уходили  призванные в армию мужчины. Не чувствовалась, что их увозят на смертельную схватку. У уезжающих внешне был веселый, гордый вид, провожающие не горевали. А нам, детям,  было даже как-то весело. Мы их провожали до края села. Расстояние от Баканаса до Алма-Аты по тогдашней дороге было почти 250 километров, так что призывников могли вести на телегах до столицы почти за двое суток. В числе первых призывников был старший брат отца – Иса. Вскоре призвали и отца – Оспана, а младшего брата – Омара оставили дома по состоянию здоровья.

Еще в 1940 году в армию был призван их племянник – Габдул Аримов, который жил с женою Орынбасар (учительницей немецкого языка) с нами одной семьей. До призыва Габдул работал директором школы, а в 1939-м году был первым в районе награжден орденом «Знак почета» за мужество при тушении пожара школы. Им с армии была прислана фотография в военной форме, которую я носил с собой и с гордостью показывал своим сверстникам.

Помню слова отца, сказанные мне на прощание: «Учись хорошо, приедем с победой». Я ждал, что скоро мы получим и фото отца в военной форме, но, к моему огорчению, через несколько дней отец вернулся домой. Ему  по ходатайству райкома партии облвоенкоматом была выдана бронь, освобождающая его от призыва в армию.

Мое «огорчение» говорило, что тогда я как ребенок был далек от понимания того, что война – это горе и тяжелое испытание для народа. Но постепенно я по-другому начал ощущать происходящее.

Вскоре стали поступать извещения о смерти на фронте земляков,  приходилось видеть слезы и горе в их семьях. Стали привозить немцев-переселенцев из Донбасса, многие из них, истощенные в пути и опухшие от голода после приезда  умирали. Больно было смотреть на плач их осиротевших детей. Мы старались принести им кое-какие продукты питания типа курта, иримчика и т. д. Некоторых детей немцев стали усыновлять местные жители, а семьи немцев подселяли к сельчанам. И нам пришлось освободить одну комнату для одной семьи немцев по фамилии Нейман, состоящей из двух женщин и двух детей.

Так мы, дети далеких аулов, начали сталкиваться с последствиями войны.

Взрослые все больше и больше становились хмурыми и напряженными. Я тогда часто вспоминал довоенный 1940-й год, когда люди как-то ожили, стали общительными,  все чаще приглашали друг друга в гости. По дастархану чувствовалось начало изобилия, но уже к началу 1942-го года дастархан начал скудеть. Мать начала во всем экономить. Она уже не позволяла себе и мне садиться за стол,  пока не поедят работающие члены семьи.

Отец почти перестал общаться с ними. Я его мог видеть короткое время только тогда, когда он приходил на обед и ужин. Ужинал он, когда стемнеет, а затем уходил на ночную работу. Утром его уже не было дома.

После окончания работы до ужина всех мужчин выводили на поляну за селом, где с ними проводили строевую подготовку на русском языке. Это было для коренных жителей довольно мучительным занятием, так как абсолютное их большинство ранее никогда не слышали русскую речь, порою даже не видели живого русского человека. Тех, кто плохо осваивал команды, наказывали, оставив после всех, продолжали «мучить» до глубокой темноты. Вот почему отец,  придя домой на обед, пока мать накрывала стол, взяв в руки скалку, ходил по коридору, давая сам себе команду: «На плечо», «На право» и т. д. Взрослые как-то надсмехались над одним из жителей соседнего села Бояулы, который, возвращаясь с очередной строевой подготовки, сидя на быке и сказав «Кругом», упал с быка в обратную сторону.

Напряженность чувствовалось во всем. Однажды отец машинально шлепнул меня по лицу за то, что я схватил единственное яйцо, поданное отцу на обед. Он на вид был строгим и собранным человеком, но никогда ни до,  ни  после этого случая  на меня и других детей не только не поднимал руки, но и не повышал голоса. Поэтому, может быть,  этот случай запомнился мне на всю жизнь.

*      *      *

Вскоре стало известен секрет того, почему отцу выдали бронь. Оказывается, его хотели использовать на ответственном для военного времени участке работы в системе Государственного ондатрового хозяйства (ГОХ). К тому времени он уже  имел опыт работы в торговле в качестве заместителя председателя райпотребсоюза.

Говорят, что в то время в США был ажиотажный спрос на мех ондатры и покупали его довольно дорого, за золото, столь необходимое для нужд фронта. Оказывается, еще за несколько лет до войны были разработаны мероприятия по разведению ондатры в многочисленных водоемах Балхашского района. В райцентре было открыто учреждение, называемое Балхашское ГОХ, подчинявшееся непосредственно Москве. Им было организовано три отделения ГОХа: Аккольское, Куйганское и Караойское, а самым крупным из них было Караойское отделение, которое во время войны дало почти 70 процентов заготовляемых в районе ондатровых шкур. О том, насколько Москва придавала стратегическое значение ондатровому хозяйству,  свидетельствует тот факт, что население, занимающееся заготовкой ондатры в то трудное военное время, бесперебойно снабжалось всеми необходимыми потребительскими товарами, начиная с керосина и кончая мукой. Колхозам были выданы специальные фонды для обеспечения охотников мясом. За всем этим осуществлялся непосредственный контроль из Москвы, откуда часто приезжали соответствующие специалисты, ревизоры.

Летом 1942 года отца назначили директором Аккольского отделения, а ровно через год перевели директором Караойского отделения ГОХ. Поэтому  мне во втором классе пришлось учиться в селе Акколь, а  с 3-го по 5-й класс – в селе Караой. В Караое было 6 колхозов, которые объединялись  в  три аулсовета. Все они в те годы работали на ГОХ, обеспечивали его людскими ресурсами. 

Когда мы жили в селе Акколь, зимою 1943-го года в наш дом привели большую группу дезертиров, сбежавших из армии и скрывавшихся среди барханов,  вдали от населенных пунктов, живших в вырытых ими, глубоко замаскированных землянках. Они были вооружены, питались мясом ворованного скота и продуктами, которых кое-кто тайком доставал через местных своих родственников. Сопровождали этих пленных несколько милиционеров. Старшим среди них был муж сестры отца – Бакир Умургазиев. По просьбе Бакира их накормили и для ночлега под охраной предоставили одну нашу комнату. Я тогда впервые увидел настоящую боевую винтовку.

Это тоже было одним из впечатлений о трагедии войны.

*     *    *

В декабре 1941 года вернулся Габдул. Он был ранен 22-го июня в первый час вероломного нападения гитлеровцев на Брестскую крепость и вывезен в тыл на лечение. У него была раздроблена кисть одной руки. Несколько месяцев он продолжал как-то лечиться дома, а затем его назначили зав. военным отделом райкома партии. В первом классе мою учебу контролировали он  и его жена Орынбасар. Мать была неграмотная, а отцу было не до меня.

В 1944 году вернулся с фронта контуженным  Иса-ата. Он, как говорят «в рубашке родился», в отличие от своих двух младших братьев участвовал в двух войнах (гражданской и Великой Отечественной) и возвратился с них живым, прожил 83 года - до 1981-го. А оба его брата, напряженно трудившиеся в тылу, не дотянули даже до 60 лет.

Первый раз Иса был призван царскую армию в 1916-м году в возрасте 18 лет вместо сына местного бая, получив за это  шесть баранов на нужды овдовевшей матери и двух малолетних братьев. В 1918 году он уже воевал в Сибири в составе воинской части,  перешедшей на сторону красных. Ему по сей день приписывают смешные небылицы, будто бы он рассказывал, что ему под Омском приходилось встречаться и сидеть за одним дастарханом с Ленином и Сталиным, а во время второй мировой войны подружиться с самим Ворошиловым и т. д. Иса-ата по натуре был простодушным человеком. Он, в зависимости от слушателей, мог и нафантазировать.

Иса-ата был неподкупным честным тружеником, всю жизнь проработал простым рабочим, колхозником. После армии он работал грузчиком Караойского отделения ГОХ, директором которого был его брат, и для перевозки грузов использовал своего верблюда «каратупе», потомка верблюда их деда. Однажды он написал жалобу в район о том, что его брат несправедливо мало платит за верблюда. Вот таким был Иса – участник двух воин.

Единственный брат матери – Бекбай Исабеков так и не вернулся с фронта, пропал без вести. Но мать всю жизнь верила, что он жив и обязательно вернется. В последние годы она плохо видела и как только слышала  голос мужчины, вошедшего в дом, спрашивала: «Не Бекбай ли ты?».

В конце 60-х годов в овцеплемсовхозе «Баканасский» появился передовой чабан Бекбай Исабеков, бывший участник войны, переехавший с другого района. Услышал о  нем, мать потеряла покой и начала твердить, что это именно ее брат, который по какой-то причине скрывает свое истинное происхождение. Я в то время работал секретарем Балхашского райкома партии и не раз бывал в доме этого чабана. Но мне  не приходила в голову  мысль о том, что он является  братом матери. А теперь мать заставила меня задуматься над этим, и вскоре мы поехали с подарками к этому Бекбаю, чтобы вызвать его на откровенный разговор. Погостив у него, вернулись, убедившись, что он не ее брат. Но она все равно  ждала своего брата почти 60 лет.

Мать ушла из жизни в прошлом, 2004-м году 6 мая, на второй день после ее 95-летия,  так и не дождавшись своего брата.

Так миллионы матерей, сестер, жен не дождались своих близких с фронта – этой жестокой войны, которая принесла неисчислимое горе и страдания советскому народу.

*      *     *

Нам, детям военных лет, особенно ученикам начальных классов, очень трудно доставалась учеба. Не хватило учебников. Ручками служили куриные или гусиные перья. В качестве чернил мы использовали до черноты пережаренное зерно, разбавленное водой, писали на страницах старых книг и газет. У большинства семей не было даже керосиновых ламп, вечером дети готовили урок у печки или использовали самодельные фитили. Многие учителя не имели никакого педагогического образования. Например, в пятом классе нам преподавал математику Таутай Акимбаев, только что окончивший семь классов в Баканасе. Русский язык вел демобилизованный с армии местный казах, который сам толком не знал этот язык. Помню, как он мне поставил пятерку за то, что я скопировал его искаженную речь  и ударения сказав: «сиыр – корова, жол – дорога, огиз – бык». Тем не менее у нас, детей того времени, было огромное стремление к знаниям и не только к знаниям.

Мы  горели желанием хоть чем-то помочь фронту. Ходили по дворам собирать теплые носки, рукавицы для отправки в армию людям, таскали им дровишки, воду. А летом лучше взрослых разгоняли птиц от урожайных полей и собирали колосья. Украдкой от взрослых ели жаренное мясо воробьев, которых подстреливали из  рогаток.

*     *     *

Приезд в аул демобилизованного солдата, пусть даже без рук, без ног, было большим событием, праздником. Жители села с утра до вечера потоком шли в его дом, чтобы поздороваться, выразить свою радость по случаю его  возвращения живым, спросить – не видел ли он на фронте их родственников.

Но самый большой той, который я видел впервые в жизни, был 9-го мая 1945 года. Этот день особенно знаменателен для меня тем, что я первым из детей нашего аула узнал о победе.

…В 5 часов утра нашу семью разбудил громкий непрерывный стук в дверь. Первым выбежал во двор отец,  за ним и я. Смотрю, во дворе стоит автомашина-полуторка с большим красным флагом над кабиной, а отец, обнявшись с мужчиной, как колобок, валяется по земле. Они целуют друга, кричат «Женис! Женис!» («Победа, Победа!»). Потом  меня схватил водитель машины,  начал подбрасывать, целуя и поздравляя с победой.

Очухавшись от радости, отец велел мне бежать и стучать во все двери с сообщением о победе. Вскоре весь аул высыпал на улицу. Люди потянулись в наш двор и, окружив инструктора райкома партии Халыка Каренеева и водителя, принесших великую весть, целовали их и подбрасывали в воздух.

В 12 часов дня начался настоящий праздник. Председатели аулсоветов, колхозов и мой отец распорядились развернуть юрты на поляне за аулом. В казанах уже варилась мясо, начались конно-спортивные игры. Кругом все пели, веселились. Я тогда впервые в жизни участвовал на аламан-байге – на скачках за 20 км и прискакал третьим на кобыле родственника моей матери – Ниетбай-ага. Таким я помню первый в моей жизни большой праздник.

*       *      *

Так дети военных лет далеких от линии фронта аулов ощущали и испытывали тяготы войны,  как могли, вносили свою маленькую лепту в победу над фашизмом.

Эти дети сейчас пенсионеры. И печально, что многие из них на всем пространстве СНГ ведут сегодня жалкое  существование, стали людьми второго сорта рыночного времени. Думаю, эти вчерашние дети тыла войны также заслуживают определенного внимания общества и властей.