ДАТА Чернышевский задал один из главных русских вопросов

Мы читали роман чуть ли не коленопреклонённо.
А.М. Скабичевский 

Александр ЯКОВЛЕВ

ИХ ВЗГЛЯД
Об эпиграфе. Понятно, что так Александр Михайлович говорил о романе «Что делать?» Н.Г. Чернышевского, 180-летие со дня рождения которого мы отмечаем в эти дни. 

Но нынче очень любезна сердцу современного интеллигента иная цитата. Из «Дара» В. Набокова: «Но такова уж была судьба Чернышевского, что всё обращалось против него: к какому бы предмету он ни прикасался, и – исподволь, с язвительнейшей неизбежностью, вскрывалось нечто совершенно противное его понятию о нём».
Кого-то согревает позиция Л. Толстого. У Льва Николаевича Чернышевский вызывал неприязнь, доходящую до ненависти: «Срам с этим клоповоняющим господином. Его так и слышишь тоненький, неприятный голосок, говорящий тупые неприятности и разгорающийся ещё более от того, что говорить он не умеет и голос скверный… И возмущается в своём уголке, покуда никто не сказал цыц и не посмотрел в глаза». 

А известная категория лиц процитирует В. Розанова: «Почти так же прекрасно, как лицо Рафаэля, лицо, horrible dictu (страшно сказать. – лат. А.Я.), Чернышевского (см. чудный его портрет в «Вестнике Европы», окт. 1909), проводившего в «Что делать?» теорию о глупости ревнования своих жён: на самом же деле, конечно, теорию о полном наслаждении мужчины при «дружбах» его жены… 

А что говаривали современники Николая Гавриловича?
«Для русской молодёжи, – писал П.А. Кропоткин, с одной стороны, – повесть эта («Что делать?») была своего рода откровением и превратилась в программу… Ни одна из повестей Тургенева, никакое произведение Толстого или какого-либо другого писателя не имели такого широкого и глубокого влияния на русскую молодёжь, как эта повесть Чернышевского, она сделалась своего рода знаменем». 

«Нельзя молчать, – восклицала «Северная пчела», с другой стороны, – когда такие бредни находят отголосок в некоторых порядочных органах отечественной журналистики. Да и как молчать при виде той отвратительной грязи, в которой г. Чернышевский с видимым наслаждением купается».

КОГО ЗАРЫЛИ В СНЕГАХ ВИЛЮЙСКА?
Что открыто нам сегодня? Начнём с Набокова. Как известно, в России «Дар» опубликовали в 1990 году. Чернышевский ещё пребывал ведущей персоной советского литературоведения: масса книг, диссертаций, статей, ежегодные саратовские сборники, юбилейные торжества… И что мешало академической науке решительно ополчиться на пасквильное сочинение заокеанского эмигранта, на книгу, воспринятую даже в эмигрантских кругах как издевательство над ведущим демократическим просветителем России? Неведомо – эпоха ломалась. Ответил… сам Набоков, замаскировавшись под Годунова-Чердынцева, героя того же романа «Дар»: «Уж я не говорю, что сам Николай Гаврилович был человеком громадного, всестороннего ума, громадной творческой воли, и что ужасные мучения, которые он переносил ради человечества, ради России, с лихвой искупали некоторую чёрствость и прямолинейность его критических взглядов. Мало того, я утверждаю, что критик он был превосходный – вдумчивый, честный, смелый». 

Набокова по-человечески понять можно. Революция, из родных поместий попёрли. Разрушили «его» Россию. Дядя Набокова, придворный сановник и министр юстиции при Александре Третьем, лично отдал Чернышевского под надзор полиции после астраханской ссылки. К тому же Чернышевского ценил лично Владимир Ильич. И Ленин так же озаглавил свою работу: «Что делать?». В общем, с этими «колебателями» вековых устоев у Набокова были свои счёты. 

Тот же Годунов-Чердынцев раскрывает свой журнальчик с портретом будущего героя и вспоминает В. Розанова: «… опять мелькнуло склонённое лицо Н.Г. Чернышевского, о котором он только и знал, что это был «шприц с серной кислотой», как где-то говорит, кажется, Розанов». 

«Шприцем с соляной кислотой» Розанов называл Салтыкова-Щедрина. И эта оговорка Набокова неслучайна. Великий сатирик числился верным соратником и даже продолжателем дела Чернышевского. То есть все они одним миром мазаны… 

Толстой… Тут, как говорится, на хромой козе не объедешь. Но вот реакция на пьесу Льва Николаевича «Заражённое семейство» драматурга Александра Островского, писавшего Некрасову: «Это такое безобразие, что у меня положительно завяли уши от его чтения». На ту самую пьесу, которая изобиловала нападками на автора «Что делать?». На того самого автора, который в это время (1864 год) находился в заключении в Петропавловской крепости. Впрочем, «Заражённое семейство» не только не было поставлено на сцене, но впервые было опубликовано лишь в 1928 году. Из воспоминаний Софьи Андреевны Толстой: «В зиму 1863/1864 года Льву Николаевичу вдруг вздумалось написать комедию. Сюжет её был в том, что нигилист (в то время явление новое и модное), студент, отрицающий всё, атеист и материалист, приехал в деревню к помещикам учителем их сына и заразил всю семью этим отрицанием – нигилизмом, как говорили в то время. Называлась эта комедия: «Заражённое семейство». Написана она была скоро, смешно и мало обработана, почему и не появилась никогда ни в печати, ни на сцене… Комедию мы увезли обратно в Ясную Поляну; интерес к ней совершенно остыл в Льве Николаевиче, он больше не брался за неё, и я с трудом потом собрала листы, непоследовательно переписанные разными лицами к спеху, неполные и перепутанные». 

Толстой с его верой в семью и женщину – хранительницу очага. И Чернышевский с его страстными эмансипированными последовательницами. Это же полюса! Пусть и одногодки. 

Розанов… Но нам дорога’ другая цитата из него: «Каким образом наш вялый, безжизненный, не знающий, где найти «энергий» и «работников», государственный механизм не воспользовался [Чернышевским] этой «паровой машиной» или, вернее, «электрическим двигателем» – непостижимо. Что такое все Аксаковы, Ю. Самарин и Хомяков или «знаменитый» Мордвинов против него как деятеля, т.е. как возможного деятеля, который зарыт был где-то в снегах Вилюйска?» 

А это уже вопрос вопросов всей нашей истории: почему государство не реализует в обыденной жизни силы лучших представителей своего народа, вспоминая о них лишь в годины бедствий?!

«НАШИ» ВОПРОСЫ
Чернышевский был арестован 7 июля 1862 года. Ему было предъявлено обвинение в написании и распространении революционной прокламации «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». Учёные до сих пор не пришли к единому мнению о том, был ли Чернышевский действительно автором воззвания. Известно, что таких доказательств не было и у властей, поэтому им пришлось осудить обвиняемого на основании ложных показаний и сфальсифицированных документов. И роман «Что делать?» писался в Петропавловской крепости, в условиях полной изоляции автора от внешнего мира, с 14 декабря 1862 по 4 апреля 1863 года. Роман, который был признан евангелием нового учения, определил очень многое в жизни того времени. «Фиктивные браки с целью освобождения генеральских и купеческих дочек из-под ига семейного деспотизма в подражание Лопухову и Вере Павловне сделались обыденным явлением жизни», – свидетельствовал тот же А.М. Скабичевский. Что делалось?! 

В русской литературе можно отыскать целый ряд проблемных заглавий-вопросов, фокусирующих искания отечественной мысли. Кто виноват? Кому на Руси жить хорошо? Что нужно народу? Не начало ли перемены? Что такое обломовщина? Когда же придёт настоящий день? Виновата ли она? Где лучше? Научились ли? Что делать войску?.. Ориентированным, судя по всему, на заглавие романа Чернышевского является в 1880-х годах и… толстовское «Так что же нам делать?»! 

Вопрос «Что делать?» назревал во всём общественно-политическом развитии эпохи. Так, он встречается в разговоре Ольги Ильинской с Обломовым, в прощальном письме Елены Стаховой в «Накануне», в речах Базарова, в знаменитой статье Добролюбова о романе Тургенева «Накануне», в статье Писарева о романе «Отцы и дети». Последний на вопрос «Что делать?» отвечал так: «Жить пока живётся, есть сухой хлеб, когда нет ростбифу, быть с женщинами, когда нельзя любить женщину, а вообще не мечтать об апельсинных деревьях и пальмах, когда под ногами сугробы и холодные тундры». Впрочем, эти слова весьма далеки от идейного смысла романа Чернышевского.

ИЗ БУДУЩЕГО
Чернышевский являл собой редкий тип человека. Человека «штучного». Например, он специально отправлялся на прогулки с целью наблюдать женскую красоту. И вообще реальность он рассматривал с точки зрения критика, оценивающего произведение искусства, утверждая, что действительность – несравненно выше идеала. Ссыльные годы, проведённые в Сибири, считал самыми счастливыми в своей жизни. И все теоретические положения своей идеологии неизменно подкреплял практикой собственной жизни. Даже личной. Как бы ни глумились любители «клубнички» над их отношениями с супругой Ольгой Сократовной. 

Он создал новую идеологию – работа ради пользы других. Ключевое место в романе «Что делать?» занимает «Четвёртый сон Веры Павловны», в котором Чернышевский рисует картину «светлого будущего». Перед нами общество, в котором интересы каждого органически сочетаются с интересами всех. Общество, где человек научился разумно управлять силами природы, где исчезло разделение между умственным и физическим трудом и личность обрела утраченную некогда гармоническую завершённость. 

Роман Чернышевского зафиксировал зарождение новой социальной группы, дав тем самым образцы нового поведения и нового мышления тем, кто хотел бы к ней присоединиться. Так появилась интеллигенция! Она в конце 50 – начале 60-х годов занималась социальным экспериментированием: фиктивные браки, тройные семьи (а вы говорите: «шведская семья»!) и коммуны. Интеллигенция уходила «в народ», желая послужить ему, а народ отказывал ей в этом праве. Она пережила разочарование в крестьянах как людях будущего. И т.д. 

В конце концов интеллигенция получила в 1917 году «полигон» в виде всей страны для своих экспериментов. И попыталась создать общество, в котором все служили бы друг другу, удовлетворяясь необходимым материальным минимумом. Но потерпела сокрушительное поражение. И кто в этом виноват? Чернышевский?! 

Да, именно в «Четвёртом сне Веры Павловны» обнаружились слабости, типичные для утопистов всех времён и народов. Они заключались в чрезмерной «регламентации подробностей», вызвавшей несогласие даже в кругу единомышленников Чернышевского. Даже «соратник» Салтыков-Щедрин отмечал: «Читая роман Чернышевского «Что делать?», я пришёл к заключению, что ошибка его заключалась именно в том, что он чересчур задался практическими идеалами. Кто знает, будет ли оно так! И можно ли назвать указываемые в романе формы жизни окончательными? Ведь и Фурье был великий мыслитель, а вся прикладная часть его теории оказывается более или менее несостоятельною, и остаются только неумирающие общие положения».

ЗАПОМНИТСЯ ТАКИМ
Но что же думал о нём тот самый народ, ради которого всё, собственно, и затевалось? Военный врач при Карийской каторге В.Я. Кокосов вспоминал: «Чудной человек был, право! Что ребёнок малый, а в каторгу ехал, не разберёшь – ему бы монахом быть, а он в каторгу!.. Говорили (жандармы), между прочим: «Такого человека одного, без нас, караульных, в каторгу без опаски посылать можно: посади одного в повозку, скажи: «Поезжай в каторгу!» – беспременно доедет, никуда в сторону не заглянет…» 

А вот что рассказал в сентябре 1884 года писателю В.Г. Короленко некий ямщик, излагая широко ходившую тогда легенду: «Чернышевский был у покойного царя (Александра II) важный генерал и самый первейший сенато’р. Вот однажды созвал государь всех сенато’ров и говорит: слышу я – плохо у меня в государстве: людишки больно жалуются. Что скажете, как сделать лучше?.. [Чернышевский говорит:] А дело то, батюшка государь, просто. Посмотри на нас: сколько на нас золота да серебра навешано, а много ли мы работаем. Да, пожалуй, что меньше всех! А которые у тебя в государстве больше всех работают, – те вовсе почитай без рубах… Вот и услышали это сенато’ры и осердились… Вот царь и говорит: – Ну, брат Чернышевский, люблю я тебя, а делать нечего, надо тебя в дальние места сослать… Заплакал, да и отправил Чернышевского в самое гиблое место, на Вилюй. А в Петербурге осталось у Чернышевского семь сыновей, и все выросли, обучились, и все стали генералы. И вот пришли они к новому царю и говорят: «Вели, государь, вернуть нашего родителя, потому его и отец твой любил…»… Царь и вернул его в Россию, теперь, чай, будет спрашивать, как в Сибири, в отдалённых местах народ живёт?.. Он и расскажет…» (В. Короленко, «Отошедшие»). 

«Он и расскажет…» Слышите ли вы в этих словах неизбывную надежду русского человека, из века в век ждущего ответа на вопрос: «Что делать?» 

«Чтобы выпрямить, нужно перегнуть», – любил говаривать Чернышевский.
А бывало у нас иначе?