Есть книги, без которых трудно представить себе интеллигентного человека. Они – основа знаний, на них происходит его духовный замес. К таким книгам  безусловно относятся «Легенды и мифы Древней Греции» в литературном пересказе Николая Альбертовича КУНА. Один из крупнейших в мире знатоков античной культуры, профессор Московского института  истории философии и литературы, он очень много сделал для науки. Но о таких людях всегда хочется знать как можно больше, и эта счастливая возможность нам представилась.

Несколько дней в Алматы гостила  внучка Куна Инна Ипполитовна КУН-НЕМИРОВСКАЯ, возглавляющая Центр содействия духовному единению людей различных национальных культур и конфессий «Согласие».

Она с удовольствием согласилась рассказать о своем знаменитом дедушке.  

– Если говорить о книге «Легенды и мифы Древней Греции», то  название это не авторское. Оно было дано в 1953 году, через 13 лет после кончины дедушки его учениками. А у него это звучало так: «Что рассказывали древние греки о своих богах и героях». Книга была им написана еще до революции в помощь всем, кто занимался античной историей. Тогда в классических гимназиях предмету этому уделялось огромное внимание, но специального пособия не было. И вот по просьбе различных организаций он его сделал. В советское время при жизни дедушки книга вышла дважды, и он успел увидеть также сигнальный номер третьего издания.

– Датированное 1938-м годом, оно было, по-моему, еще под первоначальным названием?

– Да, но с ним связан довольно курьезный случай. Книга, как вы знаете, сопровождается иллюстрациями, которые дедушка привез в свое время из Рима. Он сам собирал их, перерисовывая либо снимая скульптурные изображения, стенную живопись, барельефы, композиции на вазах. Он очень увлекался фотографией и, как все Куны, прекрасно рисовал. На мне, правда, природа отдохнула, но папа мой был художник, сестра – знаменитый скульптор, дедушка тоже был не лыком шит. Словом, разбросав богов и богинь по тексту, он уснастил его собственными заставочками. Все шло нормально, пока в какой-то из инстанций пуритански строгий редактор не заявил, что публиковать в таком виде их нельзя, потому что они голые. Надо либо их одеть, либо обрезать до пояса! От этой высокой нравственности дедушку едва не хватил инфаркт –  необразованность и бескультурье били его страшно. И спасли его лишь известные фельетонисты братья Тур. Они поместили в «Известиях» фельетон «Олимп в трусиках», где вспомнили, между прочим, расхожую байку про одну из классных дам, которая не выпускала  девиц на улицу. «Там, – говорила она, – лошади ходят голые, а это неприлично».

– И что, помог их фельетон?

– Очень даже! Все тут же сдвинулось с места, и никто никого больше не обрезал. «Легенды и мифы» по праву вошли в разряд классической литературы, но  выдающимся явлением в русской научной жизни стала и его первая книга. Это было издание памфлетного характера – «Письма темных людей». Оно представляло собой переводы с немецкого и латыни, где в резкой, полемической форме высмеивались косность и необразованность. Удивительные тексты сопровождались пространными авторскими комментариями, и я хочу попробовать переиздать эту уникальность, потому что больше эта книга никогда никем не печаталась. Были у дедушки также очень интересные записки о Риме: он много лет бывал там и читал лекции по античной культуре для учителей всех европейских стран.

– Выходит, сама Италия доверила ему это делать?

– И всякий раз на языке той страны, из которой приезжали преподаватели. Он владел двадцатью языками – всеми европейскими, мертвыми, классическими. Рим он знал, как свои пять пальцев. Научная добросовестность его была доведена до предельного состояния. Ни одной строчки у него никогда не было вывернуто, ни одной невыверенной запятой не могло просочиться в его тексты. У немцев есть такое выражение – «амбехтен», то есть, «самое-самое». Он изучал все необыкновенно досконально и в то же время  вел популяризаторскую работу. Кстати, за популяризацию античных культур ученые этого «вечного города» наградили его чернильным прибором. Он был выполнен в единственном экземпляре и составляет реликвию нашего дома. Много занимался дедушка также в Германии, где чрезвычайно ценились его труды и лекции,  немецкий был для него вторым родным языком. Вообще по происхождению он восходил к немецким корням. Род Кунов пришел в Россию еще при отце Петра Великого – Алексее Михайловиче. Бабушка Николая Альбертовича была англичанка, а мама – графиня Игнатьева-Иванова. Пра-прадед был председателем Госдумы России.

– Наверное, все это осложнило его отношения с советской властью?

– Видите ли, до революции его сразу после учебы оставили при Московском университете. Там он преподавал, изучал античность. Большое внимание уделял также сказкам – занимался ими в мировом масштабе. Он издал сказки африканских народов, сказки цыган, которые никто до него не печатал. Он ездил, записывал их, сам изучал все письменные источники. Но самый дееспособный возраст его пришелся, к сожалению, на революцию, гражданскую войну и массу ненужных никому передряг. После 1917 года его выкинули из научной жизни, назначив директором сельского музыкального училища в той самой Тарасовке, где была наша дача. Конечно, он был прекрасным педагогом и хорошо учил детей, но это был не его размах. Впрочем, он был молод и принимал жизнь такой, какая она была. Очень много читал лекций, хоть сейчас об этом и не модно говорить, в рабочих аудиториях. Чрезвычайно тесно был связан с армией. Миф о Дедале и Икаре был очень им любим,  его всегда тянуло в авиацию. Он следил  за ее развитием, обожал летчиков и охотно читал им лекции. Летчики всегда занимали  особо теплый уголок в его душе, ему нравилось, как развивается авиация. Он был дружен с Отто Юльевичем Шмидтом,  я помню совсем еще детской памятью, как мы встречали полярников.

– Словом, жизнь интересовала его во всех ипостасях?

– Конечно! Рассказы о полярных экспедициях увлекали его. Интересы его были необычайно широки. Кроме науки, к которой он все-таки вернулся, его питала любовь к земле. Летом мы жили под Москвой на даче в Тарасовке, и как бы поздно он ни приехал с ученого совета (а раньше, до войны, все было по ночам: Сталин не спал и все не спали!), на рассвете он уже копал грядки, сажал цветы. Увлекался астрономией, знал звездное небо, как свою квартиру. Собрания в доме были очень интересные. И вы не поверите: у ученого с мировым именем  крупным артистам и великим мужам от науки подавался чай с  бутербродами, и все были счастливы.

– А сама семья большая?

– О, здесь все было очень трагично. У дедушки с бабушкой было четверо детей. Унаследовав талант его матери – знаменитой пианистки, ученицы Рубинштейна и Чайковского Антонины Николаевны, подавала большие надежды их  младшая дочь. Но в 16 лет она утонула. Это нанесло страшный удар семье. Потом умерла  старшая дочь – она была литературно одарена, ближе всех к дедушке. Следующим был мой папа. Способный художник-декоратор, он погиб в 26 лет. Остался лишь младший сын. Я всегда жила с дедушкой и бабушкой. Бабушка, Елена Францевна, была англичанка. Когда дедушке надоедал английский язык, он переходил на какой-нибудь другой и иронизировал насчет ее соплеменников.

– Бабушка не обижалась?

– Что вы! Она обожала его. Как все жены-подвижницы – та же Софья Андреевна, скажем, – бабушка без всяких машинок и компьютеров много раз переписывала его бесконечные рукописи. Хорошо владея евразийскими языками,  тихо-скромно вела мужнину переписку. А попутно обучала английскому языку и этикету тех редких ученых, которым тогда доводилось выехать за границу. Вообще семья наша была удивительная. Я росла у дедушки буквально на письменном столе. Рядом стоял большой комод – на нем был мой кукольный дом. Поскольку бабушка была родом из Альбиона, нас с двоюродной сестрой воспитывали по-английски строго. Садясь есть, дедушка пододвигал бабушке стул, спрашивал, удобно ли ей, и лишь тогда позволял занять место за столом всем остальным. Ни одного словечка во время трапезы мы, дети, не произносили. Никто перед нами не выплясывал: съешь за папу-маму, бабушку-дедушку, хотя очень старались накормить. Еда была здоровая: овощи, молоко. Никаких колбас в доме не водилось – английская бабушка все это строго соблюдала. Я могла сказать лишь: «Большое спасибо, но можно, я не буду это есть?» «Пожалуйста!» – говорили старшие, и никаких представлений перед внуками не устраивалось. Хотя дедушка нас с двоюродной сестрой баловал. У каждой был свой карман в его сюртуке. Он приезжал с работы,  мы залезали туда, и там обязательно что-нибудь водилось!

– Он много занимался с вами?

– По мере возможности. Дедушкино воспитание было образовательным. На даче в Тарасовке у меня была палатка, сделанная им по всем правилам науки. У меня были лук и стрелы. Я тут же посвящалась в мифологию: почему лук, почему стрелы, что такое кифара, какая богиня или бог покровительствовали тому или иному искусству, ремеслу? Бабушка воспитывала по-своему – трудом. И дедушка это очень поддерживал. В свои пять лет я вязала ему ермолку. И вот в этих самых моих ермолочках – и только в них! – дедушка ходил, пока я не выросла, на заседания ученого совета.

– Да, для такого нужна очень крепкая любовь!

– А знали бы вы, какие письма присылал он нам, детям, из командировок. Он рисовал самые нежные сюжеты, где рассказывалось о том, что с ним сейчас происходит, как он по нас скучает, какой будет воображаемая встреча. В то же время это был богатырь почти двухметрового роста и огромной физической силы. В России ведь мерилом силы была способность согнуть кочергу. Так вот кочергу он гнул. Умел он также и забор поставить, в кабинете его вся мебель была сделана им самим. У него были руки, которые могли все. Не только рисовать, писать книги, что-то оформлять, но ладить и мастерить. Он это очень любил. Игрушки на елке и новогодние костюмы мы бесконечно ценили, потому что их делал с нами дедушка. Ночью он тихонько подправлял наши каляки-маляки, и  красивей них ничего не было.

– А как насчет веры?

– Семья была глубоко религиозная. Дедушка соблюдал все каноны, очень чтил Николая Угодника. Его иконой я благословлена, и в семье у нас много Николаев. Это наше родовое имя. Жили по Божеским заповедям. И всегда у него были подопечные дети – из трудно живших, неустроившихся семей. Тогда профессор, в отличие от сегодняшнего дня, получал больше, чем дворник. И как правило, дворниками служили приехавшие в Москву татары. У них, как правило, было много детей, и дедушка всех опекал. Очень дружил он тогда с самым знаменитым профессором-медиком Сперанским, и тот устраивал консультации для детей, которые сами никогда в жизни до него не добрались бы. Приходили эти дети  чумазенькие, бабушка их тут же умывала и кормила. Масса была у дедушки подопечных студентов.  И тут я вот о чем хочу сказать. Когда мне, прямому потомку такого человека, говорят, что преподаватель может взять взятку, деньги, у меня наступает предынфарктное состояние.

– Но были ведь, наверное, и какие-то крупные гонорары?

– Когда дедушкина книжка в 38-м году вышла, на семью денег не хватило. Все разошлось на его питомцев – очень много ведь было тогда репрессированных, и он старался помочь их детям. Из гонорара мне купили только красивый бант. Я хотела было одеть его в школу,  а дедушка говорит: «Иннушка, как ты можешь пойти в класс с таким бантом? У вас есть девочка Зина, у которой умер отец, и в семье осталось трое детей. У нее нет дедушки-профессора, мама не может купить ей такой бант. Как можно пойти с таким бантом в школу?» Я, наверное, неделю плакала, молилась, просила у Бога прощения за то, что я – такая плохая девочка. С тех пор у меня на всю жизнь забито: я никогда не должна быть лучше других, не должна кого-то чем-то поражать. И еще железное такое правило: никогда не сплетничать ни о ком. Если человек принят в доме, никто не смеет его осудить! Никто не смеет влезать в его личную жизнь, переступать черту дозволенного. Этого в нашем доме никогда не было категорически, и должна с гордостью сказать, что ни мои дочери, ни мои внучки этого не делают. Человек, принятый в доме, – табу! И еще: ты девочка дворянского происхождения и помни до последнего дыхания – честь дороже жизни!

– Ваш дедушка так заботился о студентах! Представляю, как  они его любили!

– А он и умер на их руках. Это случилось 28 декабря 1940 года на лекции в Институте  истории философии и литературы. Он был его ведущим профессором, а также заведовал отделом истории древнего мира Большой Советской Энциклопедии. Стол его был завален рукописями, справочным материалом, и он был необыкновенно щедр на научные идеи. В нем жила масса задумок, планов, научных достижений. «Николай Альбертович, – говорили ему, – вы же только что собрали материал и тут же отдаете кому-то!» «Так это же мои ученики, – отвечал он, – я счастлив отдать им, пусть это все живет!»

– Вы пошли по его стопам?

– Да, я, как и все в нашей семье, историк.

С гостьей беседовала

Людмила ЕНИСЕЕВА-ВАРШАВСКАЯ.