«Философия музыки Абу Насра Мухаммада аль-Фараби». Эта книга молодого казахстанского ученого-музыковеда Саиды Даукеевой может по праву занять свое место рядом с трактатами самого Учителя Востока. Саида Даукеева раскрыла не только смысл «Большой книги музыки», смысл учения аль-Фараби о музыке, но и его место в системе мусульманского мышления и древнегреческой философии музыки. Монография ее важна как для музыковедов, так и для философов, логиков, историков культуры. Такой уровень знаний, который показан в ней, открывается не каждому. Здесь высокий интеллект, незаурядные способности и чистая душа».

Асия  Мухамбетова, музыковед, доктор искусствоведческих наук. “В тот год я жила в Дамаске – проходила ускоренный курс обучения в сирийском Институте арабского языка. Сделать мне это было необходимо, так как став после окончания Московской консерватории ее аспиранткой, я взялась исследовать в своей диссертации теорию музыки, изложенную аль-Фараби. Аль-Фараби – Второй (после Аристотеля) учитель, и он же Учитель Востока, философ-энциклопедист, автор монументальных творений мусульманского средневековья. Как изучать его трактаты без знания языка, на котором они писались, как не ознакомиться со страной, где развернулся его гений? Конечно, задача была трудной и серьезной. Но каждый день открывал что-то важное и интересное. И хотя это “что-то” несло новые проблемы,  желание узнать, постичь и вникнуть было сильнее всего. Были, естественно, и моменты сомнений, приходило понятное “справлюсь ли?”. И как всегда в таких случаях – хотелось чьей-то поддержки. Возможно, в такую именно минуту и подошел ко мне кто-то из арабских историков  и, ни о чем не спрашивая, предложил свести меня к аль-Фараби. То есть, нет, не к нему самому, а к его могиле. “Безусловно, и прямо сейчас!” – ответила я, и мы пошли. Пошли и очень быстро, без каких-либо плутаний отыскали место упокоения мудрейшего, хотя  это такой район Дамаска, где несколько кладбищ, и определить, кто где захоронен, не так уж просто.

И вот я у надгробия аль-Фараби. Человека, которого боготворю, чьими мыслями и идеями полно все мое существо. “Именем Аллаха Милостивого и Милосердного!” –  читаю я на плите и поклоняюсь священному праху. Пребывание рядом с ним – как бата, как духовное благословение. И хотя словесно никто его мне не давал, я знаю, что бата это совершилось. И я была первая из казахстанских ученых, кто его получил”.  

Вот такая история произошла восемь лет назад с Саидой Даукеевой, ныне кандидатом искусствоведения и автором серьезного, фундаментального труда “Философия музыки Абу Насра Мухаммада аль-Фараби”, созданного на основе той самой диссертации, для работы над которой Саида  ездила в Сирию изучать арабский язык. Посвященная главному музыковедческому трактату аль-Фараби под названием “Большая книга музыки”, монография эта представляет собой высокий образец классического исследования. 10 лет положила Саида на то, чтобы сам аль-Фараби (не зря же было ей благословение-бата!) и его учение предстали здесь в новом, более углубленном, четко проявленном и исторически выверенном свете. Наш разговор о том, что для этого было сделано.

– Импульсом интереса к аль-Фараби, – говорит Саида, – послужил выпуск его  “Трактатов о музыке и поэзии” в серии изданий нашей Академии наук к 1100-летию великого философа. Конечно, я  знала, что  автор его – столп науки, что он выходец из Казахстана и принадлежит казахстанской земле. Легендарная личность эта притягивала  меня к себе, но то, что он писал еще и теоретические труды о музыке, было для меня открытием. Я училась тогда в Московской консерватории, и мы как раз только что прошлись подробно по античной музыке. И с этим-то свежим знанием взялась я за трактат, и по мере чтения его все больше и больше понимала, что филологически прекрасный перевод явно не отражает того, что должно быть в оригинале. Человек, который делал его, не был посвящен в тонкости и детали музыкальной теории. А для прочтения этого труда такое знание было основным и непреложным условием. Конечно, за общими описательными пассажами явно угадывалась теория, не познакомиться с которой я уже не могла, и я решила во что бы то ни стало найти оригинал, чтобы прочесть его самой. Оказалось, что таковой есть только в Библиотеке иностранной литературы в Москве. После каникул я отправилась туда, и мне выдали огромный том на арабском языке, которого я, естественно, не знала. И я поняла, что языком надо заниматься. На мое счастье именно в этот момент при МГУ открылся Институт стран Азии и Африки, где в вечернее время вели занятия по языку педагоги с прекрасным классическим образованием. Я стала ходить туда, но вскоре обнаружила, что мне не хватает знаний по арабистике и Востоку. А поскольку я уже со всеми познакомилась, то договорилась о посещении и этих занятий тоже. Так, будучи в стенах консерватории, я стала вольнослушателем Московского университета, благодаря чему у меня появилась столь желанная восточная среда. Ведь в консерватории основательно изучалась европейская и русская музыка, а здесь я добирала знания со стороны языка, литературы и истории.

Постигать арабский было сложно – логика его отлична от логики как тюркских языков, так и славянских. Тексты древних трактатов, в том числе и музыкальных, основывались на средневековой лексике, а к ней добавлялись еще особенности языка самого аль-Фараби. Ведь он, как известно, занимался всеми науками одновременно, и эта энциклопедичность, многоаспектность его знаний сквозила в каждой строке. Чтобы понять, скажем, его философское учение о музыке, надо было как минимум овладеть арабским, вникнуть в реалии музыкальной культуры того времени да еще обратиться к его трудам в других областях науки.

– То есть, размах был очевиден даже в самом тексте?

– Именно размах. Но не только внутри самого музыковедения, но и в плане многоаспектности научной мысли как таковой. Ведь он рассматривает тот или иной предмет не только как теоретик, а видит его как философ, физик, языковед, естествоиспытатель. И глядишь:  музыкальная теория его заиграла всеми этими гранями! Это было радостным открытием, и я  потихоньку начала входить в толк, осваивать его логические тексты. Сначала в переводах на русский, английский, французский и другие европейские языки – там есть хорошие переводы. А потом со временем – и в оригиналах. То есть, у меня изменилось отношение к  текстам аль-Фараби. Я научилась обнаруживать в них сумму научных знаков, символов, ассоциаций, которые адресовали к другим областям знания, и каждое определение, каждый термин обретал иные грани и оттенки по отношению к контексту. Появлялось новое смысловое наполнение, другая глубина, и это было как волшебство.

– То есть, слово как бы обретало качество среза?

– Оно являло смысл суждения, той или иной концепции, удачно выраженной идеи. И я поняла, что качество перевода – это еще и качество твоих собственных знаний, твоего проникновения в оригинал. Я начала сама переводить аль-Фараби. Будучи в Сирии, достала полный текст его “Большой книги музыки” и, постигая арабику,  круг интересов ученого, атмосферу его бытия, страницу за страницей воспроизводила по-русски изложенное им музыкальное учение. Конечно, у меня нет уверенности, что все получилось адекватно, поскольку это был поиск, поиск и еще раз поиск. В нем я прошла несколько этапов даже чисто формально: курсовая работа, потом дипломная, диссертация и, наконец, книга. Это была как бы история новых открытий, потому что даже один и тот же фрагмент менялся по мере того, как менялась я сама, мое знание языка,  исторического контекста, самого учения в целом. Аль-Фараби вел меня за своим текстом. Он требовал постижения хотя бы основ философии и метафизики, в разделе музыкальной акустики – физики и, конечно, математики, поскольку музыка у древних была частью этой науки. Помню, в какой-то момент надо было высчитывать интервалы и пропорции, и я сидела с калькулятором, вычисляла их.

– Можно сказать, что это была историко-теоретическая, источниковедческая работа с ориентацией на другие области знания?

– И прежде всего, на философию. Вникая в каждую строчку, в каждое слово, я увидела, сколь глубок и фундаментален был в этой своей работе аль-Фараби. Один из первых основоположников теории музыки на Востоке, он поднял ее до самых больших высот. Это был пик научного знания в период Мусульманского ренессанса на Ближнем и Среднем Востоке, мощный сгусток мыслительной энергии в одном сочинении. И потому, исследуя детально его труд по музыке, я рассматриваю его как философскую концепцию в целом. Как учение, которое в основе своей остается безусловным и сегодня. Да, оно развивалось все это время, но не в сторону изменений, а в соприкосновении с музыкальной практикой, то есть, музицированием. В трех основных главах своей монографии я даю, во-первых, исторический экскурс во времена аббасидского халифата, когда формировалась наука о музыке, во-вторых, толкование философии познания музыки аль-Фараби и, в-третьих,  развернутый анализ теоретического учения его и методологии.  – Это теоретическая часть, а как же переводы?  – Они идут приложением к основной работе. Пройдя все этапы постижения текста уважаемого мэтра, я решила дать возможность читателям максимально приблизиться к нему. А вместе с переводами писаний самого аль-Фараби,  здесь же помещены мои переводы самых ранних очерков о нем. Видите ли, когда я была вольнослушателем МГУ, там был курс арабской средневековой историографии. Один из преподавателей его, зная, что я интересуюсь аль-Фараби, жившим с 870 по 950 год н. э., специально приносил отрывки записей о нем. Мы читали их  в аудитории, разбирали, обсуждали спорные моменты. А потом я и сама стала собирать все, что связано с его именем, но это сведения уже более позднего периода. Где-то осмысление, где-то мифотворчество. И при составлении книги я решила наиболее существенные тексты опубликовать. Думаю, это нужно, так как многие работы об Учителе опираются не на конкретные исторические источники, а на опосредованные, кем-то пересказанные. Я же, став за эти годы въедливым источниковедом, отстаиваю значимость текстов. Мой девиз: если хочешь знать историю и понять науку, опирайся на то, что есть, покажи это, и тебе  поверят. И если ибн аль-Кифти пишет в своих “Сообщениях об ученых и философах”, что аль-Фараби - это “философ из Фараба, города тюрков, расположенного за рекой, мусульманский философ времени халифа ар-Ради”, или дает список из 72-х названий его книг, то это так, и только так.  

– Конкретные источники дают основу для конкретных выводов, оценок, представлений?

–  Да, помогают восстановить ту или иную эпоху, судьбу целого народа и отдельного человека. Вот так, по отдельным крупицам складывался у меня образ аль-Фараби и его причастность к музыке. Много путешествуя в пространстве арабского халифата, а также по Сирии и Египту, он, естественно, был знаком с музыкальной культурой разных народов. Вся панорама ее представлена им в “Большой книге музыки”, и особенно наглядна она в разделе об инструментах. Раздел этот ценен тем, что в нем впервые описан среднеазиатский музыкальный инструментарий. А поскольку представленные в нем инструменты типологически родственны инструментам других стран – хорасанский танбур, допустим, близок к домбре, то выходит, что аль-Фараби дал нам ключ к тому, как звучала музыка того времени. При сегодняшнем интересе к нашему историческому прошлому это очень важно, и я попыталась это отразить как в  своей работе, так и в переводе.

 – То есть, у аль-Фараби не одни лишь научные выкладки, но и сама музыкальная практика?  

– Да, музицирование. Кстати, он и сам был превосходным мастером игры на уде. И  конечно, важной  частью исследования стал составленный мною словарь. Мне было необходимо показать поле научности, энциклопедичность, что ли, теории аль-Фараби. Поэтому, помимо чисто музыкального словаря, я привела еще словарь терминов и понятий из разных областей знаний, назвав это философско-научной лексикой. Ну и, конечно, здесь же представлен раздел “Источники и литература” с соответствующим списком всего, что когда-либо написано об аль-Фараби.

– Это тоже часть исследования?

–  Безусловно. Я думаю, что сведения такого рода очень важны, потому что интерес к  личности Второго Учителя растет. Хотя если посмотреть на историю арабистики в Казахстане, то ей уже больше 30 лет. У нас  был всплеск ее в 70-х годах минувшего века, когда в Академии наук Казахстана был открыт отдел фарабиеведения и занималась им целая плеяда сильных ученых-фарабистов. Обращаясь к трудам аль-Фараби, понимаешь, сколь значимы они и для арабо-мусульманской культуры, и для общечеловеческой. Ведь знание античных ученых и философов, развитое им и другими светилами, впоследствии через университеты Кордовы и Севильи пришло в Западную Европу. В них учились многие западноевропейцы, да и в Багдад, этот центр мировой учености, тоже многие ездили.

Поэтому это знание значимо не только для восточного мира.

– Книга, как сказано в самом ее начале, выпущена фондом “Сорос”. Каким образом это произошло?

– Завершив обучение в Сирии, я вернулась в Московскую консерваторию, окончила аспирантуру и защитила на кафедре теории музыки диссертацию по аль-Фараби. А дальше...  Дальше был большой двухгодичный грант этого фонда – программа по искусству на публикацию монографий. И я его выиграла. И получила возможность поехать в Лондон для консультации у одного из лучших специалистов в мире по древним средневековым арабским и персидским  источникам, а также для работы в британских библиотеках, где богатейшие музыкальные архивы с множеством источников, рукописей, других документов и хорошо представленная исследовательская литература. Книга выпускалась два года. Процесс этот  был трудным. Набор, форматирование, дизайн книги, фрагменты для форзаца из рукописи, что хранится в архиве Лондонской библиотеки, – все это было на мне. Перенос отдельных арабских слов, каждое из которых отдельно сканировалось, иллюстрации, графические вставки, таблицы, что тоже делалось вручную. В редакции, конечно, мне помогли, но заготовки все были мои. Очень хотелось, чтобы все в книге было красиво. Чтобы, открывая ее, читатель вступал в особый, неповторимый мир. Само же исследование личности и учения аль-Фараби велось мной при поддержке Казахской Национальной академии музыки и Музыкальной академии Вильккроза (Франция), за что я им очень благодарна.

– Значит, пока вы работали над аль-Фараби, вы, помимо музыковедения, изучили арабский язык, стали лингвистом, переводчиком, историком, источниковедом..

– Прикоснулась к издательскому делу и вообще много и много узнала.

– Вы сказали, что занимались исполнительством

– Вообще у меня было много разных направлений – я себя искала достаточно долго. Но в музыку я пришла как исполнитель. Это было мне предначертано, потому что я из музыкантской семьи. Моя бабушка, мама и тетя – пианистки и преподаватели музыки. Дядя – композитор, исследователь казахской музыки и исполнитель на различных инструментах. Сама я начинала с фортепиано, а со второго курса Московской консерватории увлеклась музыкой барокко, переключилась на клавесин и, не оставляя исполнительской практики, перешла на музыковедческое отделение. Играла в ансамбле и соло, участвовала в мастер-классах в Германии, Франции, Англии. Дала два сольных концерта в лондонском музее Генделя. Так что исполнительство у меня клавишное.

– Что сейчас в ваших планах?

– Познакомившись с моими изысканиями, мой британский консультант предложил мне подать заявление в докторантуру Школы востоковедения и африканистики Лондонского университета. Именно это в 2001 году я и сделала. Через год  у меня защита, и это будет уже докторская диссертация. Правда, направление исследования у меня сейчас совершенно другое. Это этномузыковедение, связанное с нашим азиатским регионом.

Людмила Енисеева Варшавская